Колонизация. Луганский дневник

Помните современный фильм «Война миров»? Тот который с Томом Крузом. Не суть, конечно, о чем он, но атмосфера того, что твой мир стал чужим, очень похожа на то, что происходит сейчас. Будто улица та же, город тот же, а в целом - все другое, принадлежит инопланетным захватчикам. У меня сейчас похожее чувство…

Моя годами пустынная улица стала похожа на стоянку фур, и две полосы враз превратились в одну. Мы пропускаем друг друга на этой одной полосе, мы ждем и опасливо рассматриваем дивную картинку непривычного и чужого мира на своей привычной улице.

За какие-то считанные дни остеклили десятилетиями стоявший недострой, и теперь по утрам меня встречает жизнеутверждающая картинка умывающихся мужчин в светящихся окнах, а по вечерам я вижу огоньки сигарет в оконных проемах.

Жизнь бурлит и кипит в каком-то параллельном мире. И выезжая из этой загадочной базы, машина с российскими номерами не притормаживает ни на секунду – мчит уверенно, потому что здесь и сейчас он - хозяин жизни, а мой пассажир бурчит зло: «Уезжай уже в свою Московию, нужен ты здесь сильно».

И таких вот реплик в полголоса я слышу много и часто. Хотя именно благодаря россиянам строится и чинится то, что стояло годами в разворованном и брошенном состоянии. Как пчелы они снуют днем и ночью, жужжит неведомая нам техника, и мы похожи на дикие племена, которых колонизируют чужеземцы.

«Мне все это не нужно, - говорит мне знакомый, - я не буду пользоваться ни обещанным стадионом, ни школами». Я понимаю его – он тот частник, кто всю жизнь работал на себя, и конкуренция в виде российских строителей с зарплатой в 7000 рублей в день ему не нужна. Они забирают его хлеб, они играют на его поле. И ему от всей этой суеты ровным счетом ничего – он не может передвигаться смело по городу, потому что его могут мобилизовать. И если провести с ним день, ты попадаешь в какое-то очень странное измерение жизни – они с женой не отпирают ворота без звонка, клиенты забирают его от порога дома и также привозят назад. Он не выходит на улицу и не работает на открытой местности. Да что там, - он даже не ходит в магазин и парикмахерскую. И все по той же причине - страха мобилизации.

«Я не начинал эту войну, поэтому продолжать ее не мне», - рассуждает он. И от такой чрезмерной осторожности кажется странным, как по улицам передвигаются другие мужчины, как доставляют товар, как водят машины и автобусы и работают на виду. Это какие-то параллельные измерения – в одном прячутся и не берут трубки с незнакомых номеров, а в другом пьют пиво по вечерам и гудят в местных кабаках. И не ясно, для кого идет мобилизация, кого она касается и почему в одном случае страх чрезмерный, а в другом чрезмерная уверенность в собственной безопасности.

«Моего мужа убили в феврале под Рубежным, - рассказывает мне знакомая, - он был офицером, не пил и не курил, и все его очень любили». Она говорит с трудом, слезы подступают, ей еще долго привыкать к своему раннему вдовству. Двое детей, молодая жена, разрушенная войной семья. Мы осторожно спрашиваем – его мобилизовали? И не чувствуя подвоха, моя знакомая говорит, что муж пошел воевать сам, а в его смерти виноват его командир, который отдал ему неверный приказ. Винтик в этой войне. Для чего? И даже в том, как все слушают ее рассказ, видно, что трактуют все его по-разному. Однозначно с сочувствием и в то же время с непониманием: кому нужны были идеалы ее мужа, который отдал жизнь за кого-то, оставив сиротами собственных детей?

И таких вот нестыковок множество вокруг. "Патриотизм" и бронь, которую можно выхлопотать или купить. Радость от вхождения в Россию, и вместе с тем нежелание воевать в ее войне с Украиной.

В высказываниях сейчас нужно быть максимально осторожным, опасаясь быть непонятым. Появляются странные крылатые выражения о том, что для счастливой жизни в ЛНР нужно безостановочно бухать, или о том, что ремонт делать сейчас глупо, потому что будут еще стрелять.

А еще в воздухе странный страх новизны от входящей сюда бюрократической машины с ее странными и непривычными требованиями и законами, к которым нам придется привыкать. Страх перемен и страх неопределенности. 

И еще навязчивым лейтмотивом всего звучат слова о том, что бежать нам некуда. И это самое существенное отличие от 2014-го года. Тогда мы могли уехать, границы были открыты, а сейчас это как мышеловка, которая захлопнулась вместе с нами. В Россию ехать нет смыла – Россия уже здесь, а чтобы выехать в Украину, нужны несметные деньги, и не сделав этого в свое время странно бежать сейчас.

И еще тебя перестали понимать те, кто пытался понять все эти годы. Ты стал для них на сторону врага, поменяв паспорт, перейдя на российский номер телефона. Сообщений все меньше, общение все эпизодичнее, а сам тон общения стал странным – так общаются с сумасшедшими. Тебя перестали понимать, на тебя затаили обиду, и именно тебе пытаются высказать то, что хочется сказать всей России в твоем лице.

И на фоне уверенных людей в форме, которые затаривают в свои бронемашины пакеты с провиантом из местных супермаркетов, ты кажешься гостем в собственном доме. Пока наши мужчины прячутся, они - воюют. Пока мы присматриваемся и осторожничаем, они - живут. Они обгоняют меня на дороге, я уступаю танкам и БТРам, я жмусь к обочине в своем городе и на своей улице. Я уступаю неведомому мне миру. И вместе с тем я понимаю, что пройдут день-два и предприимчивые женщины начнут сновать между фурами с российскими номерами, торгуя пирожками и чаем, меняя местный колорит на заморские деньги…

Ольга Кучер, Луганск, для «ОстроВа»